Глава 43
Ему поверили, а Беню вместе с Яшей арестовали. Теперь он мог надеяться только на то, что Дыбенко снова выживет, станет по пророчеству комиссаром БалтФлота, и спасет его честь и совесть, а заодно и его самого. Камергерша уже бросилась к броневику, как к своему близком родственнику с душераздирающим криком:
— Это мой! — но сам Дэн осудил ее суровой логикой:
— Твой, вон, под березой уже почти лежит. — Это был прозрачный намек на тяжелораненого Дыбенко, считавшегося за Врангеля, и ждавший только допроса после выздоровления. Дама извинилась и отошла. Видите, что получается, подумал только, а ничего не сказал, естественно, Яша Сверло:
— И полосатые — зелено-красные, и белые бродят свободно друг между друга, и никто их не расстреливает за сотрудничество. — А меня отстранили, я не виноват. В свою очередь Яша еще не понял, что:
— Расстреливать, да, можно, но не повсеместно. — На какой-то части Земли можно, а на другой — нет. Может быть, даже в Царицыне можно — здесь просто так это не делается.
Наконец, Дэн понял, что:
— Только на карачках можно войти не только в Царство Небесное, но и даже в броневик.
— Почему? — предварительно спросил он.
— Парадный вход заклинило, — ответил Колчак.
— И более того, — сказала негромко Щепка, чтобы не раскрывать раньше времени своего здесь присутствия, — в целях безопасности.
— Выпьешь? — спросил Колчак, когда Дэн пробрался в броневик, как, можно сказать:
— С бала, где всегда можно найти место для исполнения своего личного культа — ибо даже в древнем Версале было разрешено писать в любом углу — на корабль, даже если это Титаник, ибо:
— Все хорошие места уже заняты местными благородными, — несмотря на ваши личные качества победителя карточного турника в порту. Щепка не выдержала и появилась, когда Дэн попросил Колчака поменяться местами.
— Я так и знала, что будет сделано обязательно неординарное предложение.
— Почему?
— Иначе бы сам командующий не перся, как медведь на крышу, только для того, чтобы снять с ней железо.
— А смысл есть, — сказал Дэн, — можно обменять у охотника на свою жизнь, и на жизнь своих детей, если бы они были.
— Я так поняла: вы хотите предложить именно мне этот обмен?
— Да, если вы меня правильно поймете.
— А! поняла: вы идете в Царицын — я остаюсь здесь с новым командующим Добровольческой Армии Колчаком. Все подумали.
— Чё-то не то, — сказала Щепка.
— Да, — тоже покачал головой Колчак, — там своя мафия, они меня сожрут. Я, конечно, могу командовать, но только:
— В мировом масштабе.
— Там есть уже один такой, желающий командовать в мировом масштабе, но пока сомневается.
— Почему сомневается?
— Языки еще не все выучил, а только три: русский простой деревенский, русский сексуальный — ибо если еще не полный маньяк в Этом деле, то есть ли такие, кого он еще не трахнул — сомневаюсь.
— Почему так все к нему липнут?
— Обычно он задает всего один вопрос, а:
— Не три, как Сфинкс, — добавляет, но уж на него надо обязательно ответить, а то к стенке, расстреляет.
— Что это за вопрос, на который никто не может ответить?
— Кто, грит, изобрел Третий Интернационал, и сам же его возглавил?
— Неужели никто не знает? — удивился Колчак. Но не Щепка.
— Нет, все знают, что этот человек обычно сидит в кабаке Риц, но не знают точно:
— В каком городе сейчас: толи в Царицыне, толи в Цюрихе. А наугад рисковать боятся, выбирают тоже со сноской.
— А именно?
— Соглашаются встать к стенке, но со сноской, т. е. без расстрела.
— И третий: русский матерный, но, грит:
— Его как раз наоборот, стараюсь не выучить, а:
— Разучить, а это не просто, например, как назвать сексуально-озабоченного бобика, без применения этого третьего языка?
Получается то, что не все понимают.
— А именно?
— Слово на букву х, смешанное со словом собака. Но, говорит, ничего страшного, зато учусь больше думать.
— Да, такому можно доверить не только дивизию. Больше, и намного.
— Больше уж некуда, вот только Камергерша, кажется, и не подсторожила его в темном углу, чтобы он и ей задал тот же вопрос:
— А где были написаны Апрельские Тезисы?! — сказала Щепка, и добавила:
— На меня не смотрите, я этого Ваську, еще на турнире в Кремле знала, стоял там, что не проходи мимо, в каракулевой шапке, как сибирский кот Мумбу-Юмба.
— Тогда так надо сделать, — сказал Дэн, — я пойду в Царицын, а сюда взамен пришлю Врангеля. Думаю, пойдет, когда узнает, что здесь его Камергерша. И знаете почему:
— Потому что вот тот гусь, которого приволокли едва живого сюда — это не Врангель.
— Почему вы так думаете? Просто чувствуете, или сдал кто? — спросил Колчак.
— Да, Яша Сверло рассказал в обмен на то, чтобы разрешил ему прославиться в боях с атакующим нас с Волги арьергардом какой-то Жены Париса.
— Придумают же, — высказалась и Щепка.
— Непонятно только, что будем делать мы, — Колчак налил всем из новой бутылки Саперави, чтобы было больше похоже на простую воду. А так от ящика вина можно спьянеть и морально:
— Вон сколько Хванчкары и Киндзмараули выпили, и не сосчитать, а так:
— Это только Сапе-рави, — пей — балдей — ничего не будет.
Далее, каким образом Колчак и Щепка будут выполнять функцию:
— Верховных правителей объединенной Альфа-Земной Республики, где их местонахождение, на одном из островов Волги, или еще где? М.б., на корабле? Не в Сибирь же на самом деле им ехать.
Когда иду я в балаган, я заряжаю свой наган. Дэн не любил носить тяжести, поэтому взял не двадцати, а десятизарядный Маузер, и две гранаты. Впрочем, гранаты потом выложил:
— Проверить могут, и расстреляют, как террориста, — сказал он вошедшему Колчаку.
— Я тоже ухожу.
— Уже взяли билеты в купейный экспресс до Ангары?
— Вы не знали?
— Нет. Что?
— С Альфы прислали Модуль Зета с пространственно-временным континуумом, усиленным до десяти тысяч верст.
— Что обеспечит вам быть там, в Сибири, почти, как здесь:
— У самого синего моря.
— Щепка уже вычислила: не хватит всего 15–18 километров.
— Как от автотрассы в сторону до большой деревни.
— Да.
— Не могли добавить еще чуть-чуть? Это может быть решающим фактором для такого Иначе, как ты.
— Нельзя сделать того, чего нельзя сделать всегда.
— Или: никогда.
— Это одно и тоже. Вошла Щепка.
— Нам пора, — сказала она, — лошадь уже подали.
— Вы поедете отсюда пешком?! — ахнул Дэн, хотя сам недавно задавал вопрос о трансконтинентальном экспрессе. И действительно, для Ино-планетян десять километров — величина непреодолимая, и возможная только в принципе:
— Да, пройти можно, но! Но что для этого должно случится вот так сразу и не сказать без разбега. А здесь некоторые в школу ходили за десять километров — и ничего, только удивлялись, что так далеко, но ходили Каждый День. Инопланетяне даже задавали по этому поводу дополнительный вопрос:
— Сколько раз в год бывал Этот Каждый День? На что даже сам профессор не мог ответить, хотя сам и знал его, но не знал, что это доказать будущим Землянам, никогда не встречавшимися с такой необъективной реальностью. Больше трех — максимум, пяти километров Ино вообразить не могли.
А расстояния на Альфе Центавра больше, чем на Земле.
— Это объясняется просто, — сказал Иначе-Колчак.
— Парадоксом Эйнштейна? — спросил Дэн.
— Иначе. Пятым Постулатом о параллельных прямых, которые пересекутся именно здесь, на Земле.
— Приятно было поговорить с лояльными к устройству Этого Мира людьми, — сказал Дэн на распутье дорог. Мне туда, в Царицын, а вам налево до станции.
— Я не дойду, — сказала Щепка. И даже хотела присесть на траву, но она же и заметила:
— К нам кто-то скачет.
— Это лошадь, — сказал Дэн.
— Хорошо, что не кенгуру, — сказал Колчак, — а то бы можно предположить:
— Мы в Австралии.
— Более того — это лошадь — или конь, что в данном случае не имеет значения — запряженная тарантасом на воздушных колесах и пружинном ходу, — сказала Щепка.
— Кто-то ей управляет, — сказал Дэн.
— Никого не вижу.
— Значит мне показалось.
— Да нам хватит и одной лошади, как Дон Кихоту и его Санчо. Ибо я — твой Санчо.
— Лучше будет, если я — твоя Санча.
— Это действительно просто лошадь, — сказал Дэн, когда она была уже рядом. Не понимаю, как я мог увидеть за ней коляску, да еще на пружинном ходу, и могу поклясться с малиновым мягким сиденьем для парочки. И даже с поднимающимся верхом от дождя.
— Это уже был бы настоящий кабриолет, — сказал Колчак. — У тебя, Антон высоко развито журналистское воображение. Честно тебе говорю: писать будешь.